С закрытыми глазами, или Неповиновение - Михаэль Бабель

Сегодня они вытащили меня из лап карательной медицины. Могли и оставить. Им это запишется.

Я желаю им хорошего дня. Говорю, что побежал на рынок, и убежал на рынок, который в двух шагах.

Всё к лучшему, как сказали еврейские мудрецы. К списку кэгэбэшных адресов для рассылки этой книги прибавились ещё два – карательная медицина и карательная психиатрия.

Как посмел забыть о них?!

Ведь не забыл карательную прокуратуру, карательный суд, карательную «защиту» и всю карательную систему, которая хочет впрыснуть маленький укольчик писателю, чтобы не писал обо всех этих гадостях.

Твой ход, товарищ кэгэбэ.

9.1.2006

Разослал первую часть книги по адресам кэгэбэшни.

Глава одиннадцатая

Из отдела областного психиатра министерства здоровья на Яффо 86, как и обещал полицейским, спасшим от меня дрожащего психиатра, пошёл на рынок купить что-нибудь вкусненькое – успокоить Любимую, мол, была приятная поездка с полицией до рынка.

А оттуда прошёл к Яффо 157, к отделу пищи того же министерства здоровья.

Двадцать лет подавал проекты заводов моих клиентов, всё было тихо, а тут вдруг пришло письмо от специалистки, раньше её не примечал, что не принимает мой проект маленького завода для бедного еврея. Даже не поговорив со мной один раз. Да и письмо какое-то странное – пахнет протоколом.

Двадцать лет не было писем, бывали иногда телефонные звонки зайти что-нибудь исправить, чтобы было видно, что чиновник работает. Ведь всегда можно что-то исправить.

С трудом добился встречи. Хотел что-то исправить, что просят. Мне это ничего не стоит: с моим опытом, если только у завода есть форточка, у меня грузовики пройдут в двух направлениях.

А она – я так не умею, мне, любителю юмора, интересно, как так получается, что только черкнул линию на бумажке – это немедленно легло протоколом в дело о заводе для бедного еврея. Как в полиции у следователя с предупреждением.

Вышел от неё, тут же следом за мной вышло её второе письмо, то есть протокол про линию, которую черкнул на бумажке, и копия… правильно, в дело.

Не пил, не ел, не спал, но рано утром на её столе уже лежал шикарный эскиз исправлений. Я ещё не добрался до постели отоспаться, как добрался до меня третий протокол, а копия… ну, конечно. И его смысл – чтобы больше не совался.

А для его усиления ещё два имени – сотрудницы и начальника.

Значит, «дело» сделано.

Насчёт «специалистки» я понял не сразу, растянул такое удовольствие.

Страшный был адрес того кэгэбэ: «Россия, Москва, Лубянка».

Не менее страшен адрес: «Израиль». А далее – «везде».

Вот такой пустячок, в котором хуже всех бедному еврею, который вложил в заводик и попал под колёса кэгэбэшни.

Расцветшей Европе не было так хорошо от вложенного на её восстановление после войны всего только одного «Плана Маршалла», как худо было от двадцати таких планов, вложенных в кэгэбэшные джунгли, в которые попали евреи.

Твой ход, товарищ кэгэбэ.

Глава двенадцатая

Только закончил предыдущий рассказ книги, как начал новый – отправился в тот же отдел, но уже к другой специалистке, её тоже не примечал раньше, но именно ей надо было подать новый проект.

В руках эскиз для предварительного разговора. Ведь у каждого чиновника свой вкус, отличный от других и моего. И если предварительно не учесть это, придётся проделать двойную работу.

Рядом со мной другой мой клиент, взволнованный каждым шагом к первому миллиону.

Выкладываю перед ней эскиз. Она моментально швыряет его мне обратно. Лицо её становится красным, глаза злыми, кричит визгливо, что по такому эскизу не будет говорить со мной.

Спиной к нам сидит «специалистка» из предыдущего рассказа, а в этом рассказе – только её спина расслаблена в наслаждении от происходящего за ней.

Мой клиент – первые признаки сожаления, что связался со мной.

Объясняю ей, что для начального разговора эскиз вполне достаточный.

Красная, злая, кричащая хватает его и бежит – больше некуда, как к начальнику. Очень скоро зовёт к нему. Вхожу к начальнику. Рядом со мной – клиент, в страхе за первый миллион. Начальник трясёт эскизом и кричит, что он такое не позволит. Говорю ему, что буду жаловаться. Тогда он идёт на меня и выпирает из кабинета. Клиент рядом – вид потерявшего миллион из-за меня.

Насчёт и этой «специалистки» тоже понял не сразу, растянул такое удовольствие.

Двадцать лет ждать такое – не самый большой срок для серьёзного исследования. А что оно серьёзное – говорит факт покушения на меня.

Например, в другом, не в моём исследовании, есть комета, которая в десять тысяч лет один раз проскакивает возле нас. Это только выкладки на бумаге, но не прямое доказательство. В прошлый раз, пять тысяч лет тому назад – кто её видел? Вот когда в следующий раз, через пять тысяч лет, её увидят – вот тогда только будет прямое доказательство.

Так и в моём исследовании вывод, что те же люди и те же собачьи взаимоотношения между ними, которые проявляются в кэгэбэшнях, – не выкладка на бумаге, а прямое доказательство о кэгэбэшне, увиденное не раз, а двадцать раз по двадцать.

Ещё доказательство о кэгэбэшне даже без доказательств об убийствах!

С помощью пустячка: люди и их собачьи взаимоотношения – самая лучшая характеристика места их проживания. В таком месте они убивают или с их помощью убивают, что одно и то же.

Кэгэбэшня убивает тайно от имени государства.

Тайно – чтобы люди жили счастливо и без страха.

Такая человечная забота о людях.

В той нечеловечной кэгэбэшне не заботились о людях.

Поэтому все знали, что убивают.

А в этой человечной кэгэбэшне не только не верят в убийства, но ещё и не знают, хотя после каждого убийства остаются «концы», которые торчат, как бы умело их не прятали.

Тысячи торчащих концов никому ничего не говорят?

Концы от убийств великих евреев, неугодных лидеров, знающих слишком много.

Бесконечный список.

Весь мир осудил не человечную кэгэбэшню там.

А здесь не осуждают человечную кэгэбэшню эту.

Здесь – воспитанные в страхе двух кэгэбэшен.

Поэтому здесь предпочитают не знать.

Иначе трудно себя уважать, если знать, но молчать.

А в кэгэбэшнях надо молчать.

Это все понимают.

Поэтому лучше не знать.

Такой пустячок.

Разослал по кэгэбэшным адресам, чтобы не говорили потом, что не знали, что живут в кэгэбэшне.

Как товарищ Вильнер, который всегда оправдывался, что его не информировали о проделках большевиков.

Сам был такой.

Твой ход, товарищ кэгэбэ.

Глава тринадцатая

В ночь перед судом, который назначен на 17.1.2006, звонок в дверь.

Я у компьютера. Совсем забыл об этом мире. За первым звонком немедленно второй продолжительный. Ноги опережают моё решение: немедленно открыть дверь, дать спать Любимой, её сон важнее любого моего геройства, успеть открыть до третьего звонка.

На лестничной площадке передо мной двое в форме. Не впускаю их, разговариваем. Спрашиваю:

– Зачем так рано, ведь суд днём?

– Приказано, – отвечает старший по возрасту.

А младший зачитывает записку, в которой им велено брать меня в 6:00 утра. Беру из его рук записку, разглядываю.

Старший доволен, что так славненько всё обошлось, жмёт мне руку. А я жму младшему. Уходят.

Укольчик? Больничка? Дорожная катастрофа? Сколько там ещё в арсенале кэгэбэ!

Спать осталось самая малость.

Рано утром, до их прихода, чуть приоткрыл дверь, чтобы не звонили. Любимая спала, узнает потом. Щемило от потрясения, которое ей предстояло. Но лучшего придумать не мог.

Всё было обычное: задержание и доставка меня, содержание до суда в разных участках полиции, а потом поездка в предбанник суда в пятидесяти метрах от полиции. Обязательно в компании с арабами, их много, ни одна поездка без них не обходится.

В предбаннике дожидаются суда. В нём две маленькие комнаты, в каждой вдоль стен узкий невысокий каменный выступ от пола, на который поднимаются стреноженные, чтобы вертухаю было удобно снять наножники. На этих же выступах и сидят, но всем не хватает места, когда набивается много народу. Двери комнат выходят в малюсенький коридор, в котором можно только поворачиваться, но не ходить.

Сначала был в комнате со щелью в двери, потом меня переводят в комнату, дверь которой в верхней части решётка из толстых прутьев. А двух арабов, что были в ней, переводят в оставленную мной комнату, в которой теперь их много, а я один. Читаю псалмы по своей карманной книжке. Вдруг вижу, за решёткой стоит «моя защита», смотрят на меня. Одна половина «защиты», известная мне по имени, представилась, а её подруга спрашивает:

– Ну, и хорошо тебе в предварительном заключении?

– Не желаю с вами разговаривать, – ответил и отвернулся, ушёл в дальний угол, стоял к ним спиной, читал псалмы. Они бесшумно испарились.